Лариса медленно помешивала чай, наблюдая за тонкой спиралью пара, поднимавшегося над чашкой. Воскресное утро обещало быть таким же, как десятки предыдущих: тихим, размеренным и с неизбежным звонком от Анны Петровны. Где-то в глубине квартиры Дима возился с неисправным смесителем, время от времени чертыхаясь, когда гаечный ключ соскальзывал с проржавевшей гайки.
«Ты там как, справляешься?» — крикнула Лариса, прекрасно зная ответ. «Да чтоб его!» — донеслось из ванной. «Придется сантехника вызывать».
Лариса вздохнула, мысленно подсчитывая расходы. Сантехник, продукты на неделю, коммунальные платежи, проездной. Деньги таяли быстрее, чем успевали поступать на карту.
Особенно с учетом регулярной дани, которую Дима исправно отправлял своей матери. Их знакомство с Димой три года назад казалось подарком судьбы. Лариса, уставшая от бесконечной череды неудачных свиданий с самовлюбленными менеджерами и поверхностными творческими личностями, не ожидала встретить в библиотеке застенчивого инженера, который пришел сдать стопку технических журналов.
«Вы знаете, у вас упало», — начал он тогда, протягивая ей закладку. «Спасибо», — Лариса улыбнулась, отметив про себя его внимательные серые глаза.
«Наверное, выпало из „Мастера и Маргариты“. Булгаков?» — неожиданно оживился он. «Рукописи не горят. А вы перечитываете или впервые?» Так началась получасовая беседа о литературе, перетекшая в обмен номерами телефонов, а затем и в свидание в уютной кофейне недалеко от библиотеки. С Димой было удивительно легко: никакого позерства, никаких попыток произвести впечатление. Просто искренний, добрый человек с широким кругозором и каким-то детским восхищением миром.
Свадьбу сыграли через год, скромную, но душевную. Именно тогда Лариса впервые по-настоящему познакомилась с Анной Петровной. «Дима у меня всегда был особенным мальчиком», — произнесла тогда свекровь за праздничным столом, сжимая руку сына так, будто тот пытался сбежать.
«Я ведь одна его растила, без отца. Все для него, все ради него. И теперь я его с тобой делю, берегись, девочка».
Последняя фраза была произнесена с улыбкой, но глаза Анны Петровны оставались холодными. Гости рассмеялись, принимая это за шутку, но Лариса почувствовала холодок, пробежавший по спине. Звонок телефона вырвал Ларису из воспоминаний.
«Это мама», — произнес Дима, вытирая мокрые руки о полотенце. «Сейчас отвечу». Лариса внутренне напряглась…
Сегодня суббота, зарплата была в пятницу. Как по часам, Анна Петровна никогда не забывала о сыновнем долге. «Да, мама. Да, получил». Голос Димы приобрел какой-то тонкий, почти детский оттенок. «Конечно, сейчас переведу. Да, я понимаю. Ты же знаешь, я всегда помогаю». Лариса отвернулась к окну, чтобы не видеть, как муж покорно открывает банковское приложение.
Диалог, прозвучавший уже десятки раз, не требовал ее внимания. Она знала каждую реплику наизусть. Первый раз это случилось через месяц после свадьбы. Дима тогда смущенно объяснил, что нужно немного помочь маме с лекарствами. Лариса не возражала: конечно, помощь родителям — это естественно и важно. Но потом «немного» превратилось в фиксированную сумму, а «лекарства» — в регулярные переводы на все: от покупки нового телевизора до абонемента в бассейн.
«Готово», — Дима вернулся на кухню, избегая взгляда жены. «Пятнадцать тысяч перевел». «Пятнадцать?» — в прошлый раз было двенадцать. Лариса постаралась говорить спокойно.
«Ну, знаешь, коммунальные платежи выросли, а у мамы пенсия маленькая». «Дима, у твоей мамы пенсия выше средней по городу. И она работает в бухгалтерии на полставки». Дима виновато пожал плечами. «Лариса, ну что я могу сделать? Она меня вырастила. Одна. Все силы, все средства в меня вложила. Я ей обязан». Эту песню Лариса тоже знала наизусть.
Анна Петровна мастерски внушила сыну чувство непреходящей вины и обязательств перед ней. «Я ради тебя от личной жизни отказалась, я ночами не спала, когда ты болел, я последний кусок тебе отдавала». Этими фразами свекровь жонглировала виртуозно.
«А наш холодильник?» — тихо спросила Лариса. «Он вторую неделю работает через раз. Мы же договаривались».
«Да-да, конечно», — торопливо ответил Дима. «В следующем месяце обязательно купим. Просто сейчас мама на санаторий копит, потом будет полегче с финансами».
Лариса молча кивнула, хотя прекрасно понимала: «полегче» никогда не наступит. После санатория будет ремонт, потом новая мебель, потом еще какая-нибудь «необходимая» трата. Едва слышный треск из кухни напомнил о главной проблеме: холодильник снова начал сбоить.
Древний «Минск», доставшийся им от Диминой бабушки, работал на пределе возможностей. Временами компрессор издавал такие звуки, словно внутри агрегата разворачивалась полномасштабная битва. «Слышишь?» — Лариса кивнула в сторону кухни.
«Это твоя мама так громко говорит „спасибо“ за помощь». Дима поморщился. «Давай не начинать, ладно? Просто давай потерпим еще немного». «Немного» растянулось уже на два года. Два года, в течение которых почти четверть их семейного бюджета уходила Анне Петровне.
Вечером, лежа в постели, Лариса пыталась представить, как можно изменить ситуацию. Разговоры с Димой не приносили результата: он слушал, кивал, соглашался, а потом все равно делал по-своему. Вернее, по-маминому.
«Что читаешь?» — Дима присел на край кровати. «Статью о финансовой независимости», — ответила Лариса, не отрываясь от экрана смартфона. «Знаешь, тут пишут, что современные пары должны иметь прозрачный семейный бюджет и принимать финансовые решения совместно».
«Угу», — неопределенно буркнул Дима, явно не желая углубляться в тему. «А еще здесь говорится, что финансовое иждивенчество родителей — это форма эмоционального насилия над взрослыми детьми». Дима напрягся. «Лариса, давай не будем, а? Я устал».
«Ты всегда устаешь, когда речь заходит о твоей маме», — Лариса отложила телефон. «Но мы — семья, Дима. Мы должны решать такие вопросы вместе».
«Мы и решаем». Он повысил голос, чего почти никогда не делал. «Просто ты не понимаешь. Мама — это святое». «А жена — это что?» — тихо спросила Лариса. Дима молчал, рассматривая свои руки.
«Знаешь, в чем проблема?» — продолжила Лариса. «Твоя мама не воспринимает тебя как отдельного человека. Для нее ты — продолжение ее самой. И мысль о том, что у тебя есть своя жизнь, свои приоритеты, своя семья, для нее как нож острый». «Она просто волнуется». «Нет, Дима. Она контролирует. Эти бесконечные звонки, советы, требования, проверки — это не забота, это контроль. И деньги — это тоже форма контроля. Пока ты финансово привязан к ней, ты всегда будешь чувствовать себя ребенком, который должен отчитываться и получать одобрение». Дима встал и молча вышел из комнаты.
Такие разговоры всегда заканчивались одинаково: он избегал конфронтации, уходил, а потом делал вид, что ничего не произошло. На следующее утро Лариса проснулась от запаха кофе и жареных тостов. Дима стоял у плиты, сосредоточенно переворачивая хлеб лопаткой.
«Доброе утро», — улыбнулся он. «Я подумал насчет холодильника. Давай все-таки в следующем месяце купим. У тебя ведь премия будет?» «Да, должна быть неплохая», — осторожно ответила Лариса. «Квартальная».
«Вот и здорово». Дима поставил перед ней тарелку с завтраком. «Сложим твою премию и часть зарплаты — хватит на хороший холодильник»…
Лариса молча пила кофе, понимая, что это очередное перемирие ничего не решает. Проблема оставалась. Анна Петровна по-прежнему будет тянуть из их семейного бюджета, а Дима — безропотно отдавать свою зарплату.
Но спорить не хотелось: эти редкие моменты супружеской гармонии были слишком ценны. Телефон Димы завибрировал. «Да, мама», — ответил он, и лицо его снова приобрело то самое виноватое выражение, которое Лариса так ненавидела.
«Конечно, помню. Да. Завтра заеду».
«Что на этот раз?» — спросила Лариса, когда он закончил разговор. «Кран на кухне подтекает, нужно прокладку заменить», — Дима улыбнулся. «Ничего страшного, дело на пять минут».
«А наш смеситель? А наш холодильник?» — хотела спросить Лариса, но промолчала. Бесполезно. Анне Петровне достаточно было позвонить, и Дима бросал все, мчался на помощь.
При этом небольшие домашние проблемы в их собственной квартире могли неделями ждать своего решения. Дима потянулся за ноутбуком. «Давай посмотрим модели холодильников, чтобы знать, на что ориентироваться». Лариса согласно кивнула.
Может, на этот раз у них действительно получится. Может, Анна Петровна не придумает очередную срочную необходимость как раз к моменту получения премии. Но где-то в глубине души она уже знала, что их планы снова разобьются о стену материнских требований.
Как всегда. Как каждый раз в этой бесконечной истории с сыновним долгом. А холодильник тем временем издал особенно громкий треск, словно насмехаясь над их наивными надеждами.
Предчувствие не обмануло Ларису. Квартальная премия должна была поступить на карту в ближайшую пятницу, и она считала дни, с тревогой прислушиваясь к надсадному гулу холодильника. Старый «Минск» агонизировал: от него шел неприятный запах нагревающегося пластика, продукты портились быстрее обычного, а по ночам он издавал такие звуки, что Лариса иногда просыпалась в холодном поту.
«Четыре дня», — прошептала она, глядя на календарь и красный кружок вокруг даты выплаты премии. Всего четыре дня до холодильника. Размер премии должен был составить около двухсот тысяч гривен, сумма, которой с лихвой хватало на приличный холодильник.
Лариса уже присмотрела модель в интернет-магазине: двухкамерный «Бош» с системой «Ноу Фрост» и внушительным морозильным отделением. Сто двадцать тысяч гривен — и никаких больше протечек, странных звуков и тревожных запахов. Еще восемьдесят тысяч она планировала отложить на летний отпуск.
За три года брака они с Димой ни разу не были в настоящем отпуске: всегда не хватало денег. А ведь им так нужно было отдохнуть вдвоем, без посторонних глаз и постоянных звонков. Горячие круассаны на завтрак.
Дима просунул голову в дверь спальни. «С кофе и апельсиновым джемом». Лариса улыбнулась.
В последние дни муж был особенно внимателен и заботлив. Он тоже предвкушал покупку нового холодильника, смакуя детали выбранной модели, словно мальчишка, мечтающий о новой игрушке. «Я говорил с продавцом», — сообщил Дима, наливая кофе.
«Они могут привезти холодильник в субботу». «Представляешь? Уже в эти выходные у нас будет новенький красавец». «А старый куда денем?» — спросила Лариса, надкусывая теплый круассан.
«Вывоз старой техники включен в стоимость доставки». Дима гордо выпятил грудь, демонстрируя деловую хватку. «Все продумано».
В такие моменты Лариса видела в нем того Диму, в которого влюбилась: уверенного, решительного, способного брать на себя ответственность. Человека, а не мальчика на побегушках у властной матери. «Знаешь, о чем я мечтаю?» — Лариса взяла мужа за руку.
«Чтобы мы жили так постоянно. Принимали решения вместе, планировали будущее. Без внешних вмешательств».
Дима напрягся: он всегда чувствовал, когда разговор приближался к запретной теме. «Лариса, давай не будем». «Я просто говорю, что мне нравится, когда мы сами распоряжаемся своими деньгами и своей жизнью», — мягко перебила она.
«Разве тебе не нравится это ощущение? Свободы?» Дима смотрел в свою чашку, словно в ней можно было найти ответ. «Мне нравится, когда у нас с тобой все хорошо», — наконец произнес он. «Когда нет ссор. Когда мы вместе». «И мне нравится. Именно поэтому я хочу, чтобы так было всегда», — Лариса осторожно подбирала слова.
«Чтобы никто не вмешивался. Чтобы решения принимали только мы». Дима поднялся из-за стола.
«Мне пора на работу. Увидимся вечером». Разговор снова зашел в тупик.
Как всегда. В четверг вечером Лариса проверила банковское приложение: премия поступила. Двести двадцать пять тысяч гривен, даже больше, чем она ожидала.
Окрыленная, она сделала предзаказ холодильника на субботу, внеся предоплату в десять тысяч гривен. «Дима, все подтверждено!» — крикнула она мужу, который возился с неисправным торшером. «В субботу привезут».
«Отлично», — отозвался он из гостиной. «Может, шампанское по такому случаю откроем?» Шампанское они не допили.
В одиннадцатом часу вечера зазвонил телефон Димы. «Мама?» — он нахмурился. «Все в порядке».
Лариса напряглась, глядя на стремительно меняющееся лицо мужа. Он побледнел, покрылся испариной, и она уже знала: что-то случилось. Что-то серьезное.
«Да, мама. Да. Понимаю. Конечно. Сколько?» Дима сглотнул. «Сто сорок? Хорошо. Да, утром переведу». Когда он положил трубку, в комнате повисла тяжелая тишина. «Что случилось?» — наконец спросила Лариса, хотя внутренний голос уже кричал ей ответ.
«Маме нужны деньги», — Дима смотрел в пол. «На санаторий. Сто сорок тысяч».
«Какой еще санаторий?» — Лариса почувствовала, как внутри все леденеет. «Она же только что вернулась с отдыха в Трускавце». «Это другое», — Дима нервно потирал руки.
«Специализированный санаторий для лечения суставов. Там какая-то уникальная методика. Врач настаивает. И нужно оплатить прямо завтра, иначе место уйдет». Лариса медленно выдохнула, пытаясь обуздать поднимающуюся волну ярости. «То есть холодильника у нас не будет?» — ее голос звучал неестественно спокойно…
«Лариса, понимаешь, у мамы артрит обострился. Ей действительно нужно лечение». «Твоей маме сорок восемь лет. У нее хорошая работа, приличная пенсия от первого мужа и квартира, которую она сдает. С каких пор лечение артрита стоит сто сорок тысяч?» Дима беспомощно развел руками. «Это какой-то инновационный курс. Обычное лечение не помогает».
«И она, конечно, позвонила именно сегодня. Не вчера, не завтра. Именно в день, когда мне пришла премия», — Лариса чувствовала, как внутри что-то надрывается, трещит по швам.
«Скажи, она как-то узнала о моей премии?» Дима замялся, и этой паузы было достаточно. «Ты сказал ей», — это был не вопрос. «Ты рассказал ей о моей премии».
«Я просто упомянул, что мы планируем купить холодильник», — оправдывался Дима. «Я же не знал, что у нее возникнут проблемы со здоровьем». «Проблемы со здоровьем возникают у нее с завидной регулярностью», — Лариса повысила голос. «Каждый раз, когда у нас появляются деньги, твоя мать внезапно заболевает какой-нибудь редкой болезнью, требующей немедленного и дорогостоящего лечения». «Не говори так».
Впервые за вечер Дима тоже повысил голос. «Ты не имеешь права обвинять мою маму». «А она имеет право обчищать нас до копейки? Имеет право диктовать, как нам тратить деньги? Имеет право разрушать нашу семью?» «Никто ничего не разрушает».
Дима вскочил с дивана. «Просто нужно немного помочь. Маме плохо».
«Тебе не кажется странным, что твоей маме становится плохо именно тогда, когда у нас появляются деньги?» — Лариса пыталась говорить рассудительно, но эмоции перехлестывали через край. «Неужели ты не видишь этой закономерности?» Дима схватил куртку. «Я не хочу это обсуждать. Утром я переведу деньги, и точка». «Твоя мать манипулирует тобой». Лариса чувствовала, как к горлу подступают слезы.
«Она использует твое чувство вины и твою привязанность. Неужели ты не понимаешь?» Дима молча вышел из квартиры, громко хлопнув дверью. В оглушительной тишине Лариса опустилась на диван.
Ее трясло. Все внутри бушевало от несправедливости, от бессилия, от понимания, что ничего не изменится. Анна Петровна так и будет высасывать из них все соки, а Дима — безропотно подчиняться ее требованиям.
До глубокой ночи Лариса лежала без сна, слушая, как за окном начинается дождь. Где сейчас Дима? Куда он пошел? К матери? Просто бродит по улицам? Почему-то впервые за все время их отношений ей было не просто обидно — ей было все равно. В час ночи хлопнула входная дверь.
Дима тихо прошел в ванную, долго шумела вода. Он лег на край кровати, стараясь не касаться Ларисы, а она притворилась спящей. Между ними словно выросла стена, невидимая, но непроницаемая.
Утром, когда Лариса проснулась, Димы уже не было. На кухонном столе лежала записка: «Уехал пораньше. Нужно заскочить в банк».
И никаких извинений, никаких объяснений. Она знала, что это значит. Деньги уже переведены.
Сто сорок тысяч, почти вся его зарплата и часть ее премии, ушли Анне Петровне на санаторий. Холодильник в очередной раз откладывался. Лариса сидела на кухне, сжимая в руках телефон и глядя на сумму на счете.
И вдруг что-то в ней щелкнуло. Если Диме так хочется отдавать деньги родителям, почему бы ей не сделать то же самое? Решение пришло мгновенно, словно прорвалась плотина. Лариса открыла банковское приложение и быстро, чтобы не передумать, перевела всю свою зарплату и премию — триста двенадцать тысяч гривен — на счет своей мамы.
«Мама, привет! Перевела тебе деньги на отпуск в Дубай, о котором ты давно мечтала. Наслаждайся. Люблю. Лариса». Отправив сообщение, она откинулась на спинку стула и неожиданно рассмеялась. В этом безрассудном поступке было что-то освобождающее.
Она словно сбросила с плеч тяжелый груз, перестала быть жертвой и взяла ситуацию в свои руки. Через минуту телефон завибрировал: мама звонила. «Лариса? Что происходит?» — голос матери звучал обеспокоенно….
«Откуда такая сумма?» «Я хочу, чтобы ты съездила отдохнуть», — спокойно ответила Лариса. «В Дубай. Или куда захочешь».
«Доченька, у тебя все в порядке?» — в голосе слышалась тревога. «Почему вдруг такой подарок?» Лариса глубоко вздохнула и рассказала матери все: о регулярных поборах Анны Петровны, о несостоявшемся холодильнике, о санатории, возникшем как по волшебству сразу после получения премии.
«И что ты хочешь этим доказать?» — тихо спросила мама после долгого молчания. «Я хочу, чтобы Дима понял, как это выглядит со стороны. Чтобы он почувствовал то же, что чувствую я, когда наши планы рушатся из-за очередной прихоти его матери».
«И ты готова потратить все деньги на это представление?» «Нет, мама», — Лариса невесело усмехнулась. «Я знаю, что ты вернешь мне их, когда придет время. Просто подыграй мне несколько дней. Пожалуйста».
На другом конце линии было тихо, и Лариса боялась, что мать откажется участвовать в этой авантюре. «Хорошо», — наконец произнесла она. «Но помни: иногда такие игры могут зайти слишком далеко. Будь осторожна, дочка». Вечером Дима вернулся с работы в странно приподнятом настроении. Словно утренний перевод денег снял с него какой-то груз, и теперь он чувствовал себя выполнившим долг.
«Привет». Он чмокнул Ларису в щеку. «Как день прошел?» «Нормально», — она улыбнулась, надеясь, что улыбка выглядит естественно.
«А у тебя?» «Неплохо. Даже отлично». Он потер руки.
«Может, котлет пожаришь на ужин? Я так соскучился по твоим котлетам». В этой просьбе было что-то детское, почти трогательное. Словно малыш, провинившийся днем, надеялся задобрить маму любимым лакомством.
«Насчет котлет», — Лариса подняла на него глаза. «Боюсь, не получится». «Почему?» — Дима выглядел искренне огорченным.
«У нас же должен быть фарш в морозилке». «Фарш там, возможно, и есть», — она пожала плечами. «Но дело в том, что у нас нет денег на остальные продукты. На масло для жарки, на специи, на гарнир». «Как нет денег?» — Дима нахмурился. «У нас же осталось…»
«Не все же мы…» «Нет, не все», — Лариса открыла холодильник, демонстрируя пугающую пустоту. «Но ты перевел сто сорок тысяч маме, я перевела триста двенадцать тысяч своей. В итоге у нас осталось ровно на проезд до работы и обратно. И на интернет, чтобы заказывать еду, если бы у нас были деньги на еду». «Ты что сделала?» — Дима остолбенел, пытаясь осмыслить услышанное.
«Перевела». «Сколько?» «Триста двенадцать тысяч. Всю зарплату и премию», — Лариса говорила спокойно, почти деловито.
«Моя мама давно мечтала о поездке в Дубай. Вот, решила помочь. Родителям ведь надо помогать, правда?» Она достала из кармана смартфон и показала мужу скриншот перевода.
У Димы отвисла челюсть. «Но… холодильник?» — пробормотал он. «А что холодильник?» — пожала плечами Лариса…
«Мы же решили, что санаторий для твоей мамы важнее. А если твоей маме можно на санаторий, то моей маме можно на Дубай. Все честно. Помощь родителям — это святое». Дима рухнул на стул, не сводя глаз с экрана телефона, где четко виднелась сумма перевода и имя получателя — Тамара Ивановна Соколова. «Ты… ты это специально, да?» — его голос дрожал.
«Чтобы отомстить мне?» «За что мстить?» — Лариса изобразила удивление. «Я просто помогла своей маме. Как ты — своей. Разве это месть?» «Но… но как мы теперь?» — Дима запустил пальцы в волосы.
«У нас же нет денег. Совсем. А до зарплаты еще две недели».
«Да, ситуация неприятная», — согласилась Лариса. «И холодильник доставлять завтра не будут, я уже отменила заказ. Деньги за бронь, конечно, не вернут, но это всего десять тысяч. Мелочи по сравнению с остальным». Дима вскочил и заметался по кухне. «Что ты наделала? Как мы будем жить две недели без денег? Чем питаться?» «Не знаю».
Лариса прошла к шкафу и достала пачку вермишели. «Вот, нашла запасы. Хватит на пару дней. А дальше?» «Придумаем что-нибудь». Она поставила кастрюлю с водой на плиту. «Кстати, твоя мама уже оплатила санаторий?» — как бы между делом поинтересовалась Лариса. «Может, попросишь у нее немного денег обратно? На еду?» Дима замер. В его глазах мелькнуло что-то похожее на понимание.
«Ты правда думаешь, что я попрошу?» — тихо спросил он. «А почему нет?» — Лариса пожала плечами. «Мы же помогаем друг другу в трудную минуту. Семья все-таки». Дима молча опустился на стул и закрыл лицо руками. Лариса видела, как дрожат его плечи, но не чувствовала ни капли сожаления.
Впервые за долгое время ей казалось, что она сделала правильный выбор. Кастрюля с водой закипела, и Лариса высыпала туда весь пакет вермишели. «Чем меньше положу, тем дольше хватит», — пронеслось в ее голове, и эта мысль показалась неожиданно смешной.
Она тихо рассмеялась, понимая, что эта абсурдная ситуация — начало чего-то нового. Может быть, начало конца. А может, начало настоящей семьи.
Холодильник в углу кухни, словно радуясь ее отчаянной храбрости, издал победный треск и снова заработал. Первый день вермишелевой диеты прошел в напряженном молчании. Лариса и Дима почти не разговаривали, словно между ними возникла невидимая стена.
Он утром уходил на работу, она — на свою, вечером они молча ели разваренную лапшу, приправленную остатками соли и засохшими специями, найденными в глубине кухонного шкафа. Холодильник работал с перебоями. Иногда он затихал на несколько часов, и тогда Лариса тихонько постукивала по его боку, словно пытаясь реанимировать умирающего пациента.
Чаще всего это помогало: агрегат вздрагивал, издавал мучительный скрежет и снова начинал гудеть. На второй день Дима не выдержал. «Можно я хотя бы позвоню твоей маме?» — спросил он, глядя на очередную порцию пресной вермишели. «Объясню ситуацию».
«Зачем?» — Лариса спокойно помешивала лапшу в тарелке. «Моя мама уже забронировала отель в Дубае. Купила купальники, шляпку. Ей же надо отдохнуть, правда? Родители столько сил в нас вкладывают, пора и нам о них позаботиться». Дима сжал вилку так, что побелели костяшки пальцев. «Ты ведь специально все это затеяла, да? Чтобы проучить меня?» «Я просто помогла своей маме», — Лариса пожала плечами.
«Точно так же, как ты помогаешь своей. Что тут неправильного?» «Но мы теперь без денег сидим. Без еды»….
«Не без еды. У нас есть вермишель», — Лариса улыбнулась с легким оттенком иронии. «И в шкафу нашлась банка кукурузы. Завтра будет пир: вермишель с кукурузой». Дима отодвинул тарелку. «Я больше не могу это есть».
«Тогда не ешь», — Лариса продолжала методично наматывать лапшу на вилку. «В конце концов, есть люди, которые голодают по-настоящему. Мы просто немного экономим».
В тот вечер телефон Димы зазвонил ровно в девять, с точностью до минуты, как по расписанию. Анна Петровна. «Да, мама», — голос Димы звучал устало.
«Нет, все нормально. Просто… немного занят».
Лариса демонстративно погремела пустой кастрюлей, и Дима вышел на балкон, плотно прикрыв за собой дверь. Она не слышала разговора, только видела через стекло, как муж нервно жестикулирует, то запуская пальцы в волосы, то потирая переносицу — верный признак стресса. Когда он вернулся в комнату, лицо его было бледным.
«Мама спрашивает, почему я не навещаю ее», — сказал он тихо. «Обычно я заезжал к ней три-четыре раза в неделю, а сейчас… сейчас я избегаю встреч».
«И почему же?» — Лариса оторвалась от книги, которую пыталась читать. «Потому что… — Дима замялся. — Потому что не хочу объяснять, почему мы не купили холодильник. Она ведь начнет расспрашивать». «А что ты ей скажешь?» — Лариса закрыла книгу.
«Что мы голодаем, потому что все деньги ушли на ее санаторий и на поездку моей мамы в Дубай?» «Я не знаю, что сказать», — признался Дима. «Она уже заподозрила что-то неладное».
«Скажи правду», — предложила Лариса. «Что мы остались без денег после всех родительских трат».
Дима покачал головой. «Она решит, что это ты во всем виновата. Что ты манипулируешь мной». «Я?» — Лариса невесело рассмеялась. «Какая ирония».
На третий день вермишель закончилась. В шкафу нашлась пачка просроченного риса и несколько пакетиков бульонных кубиков, оставшихся с зимы. Лариса сварила что-то среднее между супом и кашей, посыпав это великолепие сиротливой горстью кукурузы.
«Пир горой», — произнесла она, ставя тарелки на стол. «Наслаждайся». Дима молча начал есть, но после нескольких ложек отложил ложку.
«Я больше не могу, Лариса. Это… это какое-то издевательство». «Над кем?» — она подняла брови.
«Над тобой? Или над здравым смыслом? Две взрослые работающие семьи голодают, потому что все деньги отправили своим вполне обеспеченным родителям. Забавно, правда?» Дима встал из-за стола. «Я схожу к маме. Попрошу… немного денег».
«Ага», — кивнула Лариса. «Скажи, что это на продукты. На котлетки, которые я так и не пожарила».
Дима нахмурился, но ничего не ответил. Просто надел куртку и вышел из квартиры. Вернулся он через два часа, с пустыми руками и потухшим взглядом.
«Ну как?» — спросила Лариса, не отрываясь от экрана ноутбука. «Матушка расщедрилась?» «Она…» — Дима тяжело опустился на диван…
«Она сказала, что если у нас проблемы с деньгами, то это потому, что ты неправильно ими распоряжаешься. Что нужно уметь экономить». «Замечательно», — Лариса закрыла ноутбук.
«И сколько она дала на наше экономное существование?» Дима молчал, изучая узор на ковре. «Понятно», — Лариса встала. «Санаторий оказался важнее, чем голодный сын».
«Логично». «Она сказала, что уже заплатила за путевку», — тихо произнес Дима. «Что все деньги ушли». «Все сто сорок тысяч».
Лариса изобразила удивление. «Вот прямо все до копейки? Поразительное совпадение». «Перестань», — Дима поднял на нее усталый взгляд.
«Просто… нам нужно продержаться до зарплаты. Это всего десять дней».
«Десять дней жизни на воде и просроченном рисе», — кивнула Лариса. «Звучит как план». В этот момент холодильник издал особенно громкий треск и замолчал.
На этот раз никакие постукивания не помогли: агрегат умер окончательно. Четвертый и пятый дни слились для Ларисы в один бесконечный, мучительный марафон голода и раздражения. Из еды оставался только рис, который она старалась растягивать, готовя совсем маленькие порции.
К концу пятого дня она поймала себя на том, что стала раздражительной, вспыльчивой, с трудом концентрируется на работе. Голова кружилась, а перед глазами временами плясали темные мушки. Дима выглядел не лучше.
Он похудел, под глазами залегли тени, на работе он несколько раз допустил ошибки в расчетах, за что получил выговор от начальства. «Может, займем у кого-нибудь?» — предложил он вечером пятого дня. «У твоих подруг или у моих коллег?» Лариса покачала головой. «И что мы скажем? „Привет, одолжите денег на еду, мы все свои деньги отдали мамам“?»
«Звучит жалко и нелепо». «А что ты предлагаешь?» — Дима повысил голос. «Продолжать голодать?» «Я предлагаю дождаться развязки», — спокойно ответила Лариса.
«Она наступит совсем скоро, поверь». «Какой еще развязки?» — Дима смотрел на нее с недоумением. «Это все какая-то твоя игра. Ты специально все это подстроила». «Я…» Лариса изобразила удивление. «Я просто помогла маме осуществить мечту. Так же, как ты помог своей маме с санаторием. Разве не в этом смысл семьи — помогать друг другу?» «Но ты… ты же…» — Дима сбился, не находя слов. «Ты сделала это назло. Чтобы показать. Чтобы доказать». «Что именно?» — Лариса скрестила руки на груди.
«Что мы не можем нормально жить, потому что все деньги уходят твоей маме? Что мы не можем купить холодильник, потому что твоя мама внезапно заболела, требуя дорогостоящего лечения? Что мы вообще ничего не можем планировать, потому что в любой момент может позвонить Анна Петровна и все отменить?»
Дима открыл рот, чтобы возразить, но не произнес ни слова. На его лице отразилась целая гамма эмоций: от гнева до растерянности, от отрицания до проблеска понимания. «Ты просто ненавидишь мою маму», — наконец сказал он.
«Всегда ненавидела». «Нет, Дима», — Лариса покачала головой. «Я не ненавижу твою маму. Я ненавижу то, что она делает с нами. С тобой. Манипулирует, контролирует, вызывает чувство вины. Ты — взрослый мужчина, но рядом с ней превращаешься в маленького мальчика, которому нужно мамино одобрение». «Неправда». Дима вскочил.
«Я просто проявляю уважение. Забочусь о ней». «Забота — это когда ты даешь человеку то, в чем он действительно нуждается», — тихо сказала Лариса.
«А не когда выполняешь любой каприз, боясь вызвать недовольство». «Это не забота, Дима. Это зависимость».
В этот момент зазвонил телефон Димы. На экране высветилась «Мама». «Не отвечай», — попросила Лариса.
«Хотя бы один раз. Пожалуйста». Дима смотрел на мигающий экран смартфона, словно загипнотизированный.
Рука его дрогнула, потянулась к телефону. И отдернулась. Звонок затих, а потом зазвучал снова, настойчивее…
«Если я не отвечу, она будет звонить всю ночь», — сказал Дима. «Или приедет проверить, все ли в порядке». «Вот именно», — кивнула Лариса.
«Потому что для нее непредставимо, что ты можешь быть недоступен. Что у тебя может быть своя жизнь без ее контроля». Телефон звонил в третий раз.
Дима взял его в руки, глубоко вздохнул. И сбросил вызов. «Я напишу ей сообщение», — сказал он, быстро набирая текст.
«Напишу, что занят, и перезвоню завтра». Не успел он отправить сообщение, как телефон зазвонил снова. На этот раз на экране высветился видеозвонок.
«О Боже!» — прошептал Дима. «Она никогда не звонит по видео. Что-то случилось».
Его палец завис над зеленой кнопкой ответа. «Дима», — Лариса коснулась его руки. «Ничего не случилось. Она просто хочет видеть твое лицо, чтобы эффективнее манипулировать. Чтобы понять, почему ты не отвечаешь». Дима колебался, глядя на экран.
А потом решительно отклонил вызов и выключил телефон. «Я… я не могу сейчас с ней разговаривать», — сказал он, опускаясь на стул.
«Не в таком состоянии». Не успел он договорить, как раздался звонок в дверь. Три коротких, настойчивых звонка.
«Нет», — пробормотал Дима. «Не может быть». «Еще как может», — Лариса невесело усмехнулась.
«Твоя мама живет в получасе езды от нас. Она вполне могла сорваться с места, когда ты перестал отвечать на звонки». Звонок повторился, более длинный и требовательный.
«Дмитрий Алексеевич!» — раздался из-за двери голос Анны Петровны. «Я знаю, что вы дома. Откройте немедленно». Дима и Лариса переглянулись. «Что будем делать?» — спросил он шепотом.
«Решай сам», — Лариса пожала плечами. «Твоя мама, твои правила». Звонок сменился громким стуком.
«Дмитрий!» — голос Анны Петровны стал еще громче. «Если ты не откроешь, я вызову полицию. Я беспокоюсь». «Черт», — Дима провел рукой по лицу. «Она это сделает. Просто назло». Он направился к двери, но на полпути остановился. «Я справлюсь сам», — сказал он.
«Хорошо. Побудь в спальне». Лариса покачала головой. «Ни за что. Это и мой дом тоже. И это наш общий кризис. Я остаюсь».
Дима глубоко вздохнул и открыл дверь. На пороге стояла Анна Петровна, миниатюрная женщина с идеальной прической и цепким, пронзительным взглядом. В строгом костюме и с небольшой сумочкой, она выглядела так, словно направлялась на деловые переговоры, а не врывалась в дом сына в десять вечера.
«Наконец-то!» — воскликнула она, решительно шагая в прихожую. «Что происходит? Почему ты не отвечаешь на звонки? Я вся извелась». «Мама», — Дима старался говорить спокойно.
«Все в порядке. Я просто… был занят». «Чем это ты был занят, что не мог ответить матери?» — Анна Петровна прошла в гостиную, окидывая квартиру критическим взглядом…
«И почему здесь такой беспорядок? Лариса совсем забросила хозяйство». Лариса стояла у стены, скрестив руки на груди. Впервые за все дни этой странной голодной забастовки она чувствовала себя совершенно спокойной.
Словно достигла какой-то точки невозврата, перейдя из состояния внутреннего кипения в ледяное спокойствие. «Здравствуйте, Анна Петровна!» — произнесла она ровным голосом. «Какой сюрприз!»
Свекровь смерила ее холодным взглядом. «Что у вас тут происходит? Дима не заходит ко мне уже неделю, не отвечает на звонки». «У нас все отлично!» — Лариса улыбнулась.
«Просто небольшая… диета… для здоровья». «Диета?» — Анна Петровна прищурилась. «Какая еще диета?» «Вермишелевая», — Лариса развела руками.
«Очень модная. Сейчас все так питаются: рисом и просроченными кубиками бульона. Очень очищает организм». «Что за ерунду ты несешь?» — Анна Петровна повернулась к сыну. «Дима, объясни, что здесь происходит?» Дима молчал, переводя взгляд с матери на жену и обратно.
Его лицо побледнело, на лбу выступили капельки пота. «Я…» — начал он и замолчал, словно не находя слов. «Все очень просто, Анна Петровна», — Лариса шагнула вперед.
«Мы немного… стеснены в средствах. Потому что все деньги ушли на ваш санаторий и на поездку моей мамы в Дубай». «Какую еще поездку?» — свекровь повысила голос.
«О чем ты говоришь?» «О том, что после того, как Дима перевел вам сто сорок тысяч на санаторий, я перевела своей маме триста двенадцать тысяч на отдых в Эмиратах», — Лариса говорила спокойно, почти деловито. «В результате у нас не осталось денег даже на нормальную еду. Не говоря уже о холодильнике, который мы планировали купить».
Анна Петровна побагровела. «Ты… что сделала?» Она повернулась к сыну. «Дима, это правда?» Он медленно кивнул. «Да, мама».
«Лариса перевела все деньги своей матери. После того, как я перевел тебе на санаторий». «И теперь вы голодаете?» — Анна Петровна перевела взгляд на Ларису.
«Это… это шантаж. Манипуляция. Дима, неужели ты не видишь, что она делает?» «Вижу», — тихо ответил Дима.
«Она показывает мне, каково это — жить в ситуации, когда все семейные деньги уходят родителям. Когда невозможно ничего планировать, потому что в любой момент может возникнуть срочная необходимость». Анна Петровна застыла с открытым ртом. «Ты… ты обвиняешь меня?» — ее голос дрогнул.
«После всего, что я для тебя сделала? После всех жертв?» «Нет, мама», — Дима выпрямился. «Я не обвиняю тебя. Я просто… прозрел. И понял, что мы не можем так жить дальше. Я не могу отдавать половину зарплаты тебе каждый месяц. У меня есть своя семья, свои обязательства. И ты… ты должна это понять». «Я ничего не обязана понимать!» — Анна Петровна повысила голос. «Я твоя мать. Я тебя вырастила. Ты обязан мне всем». «Я тебе благодарен, мама», — Дима говорил тихо, но твердо.
«Но я не твоя собственность. И деньги, которые я зарабатываю, тоже не твои». «Да как ты смеешь?» — Анна Петровна всплеснула руками. «Это все она».
Она указала дрожащим пальцем на Ларису. «Это она настроила тебя против родной матери». «Нет, мама», — Дима покачал головой.
«Это не Лариса. Это ты сама. Своими бесконечными требованиями, манипуляциями, чувством вины, которое ты постоянно на меня навешиваешь»…
«Я отказываюсь это слушать». Анна Петровна схватила сумочку. «Когда ты одумаешься и извинишься, позвони мне. А до тех пор… до тех пор я не желаю тебя видеть». Она направилась к выходу, но у двери обернулась.
«И запомни, Дмитрий, я все для тебя сделала. Всю жизнь положила. А ты… ты меня предал». Дверь за ней захлопнулась с оглушительным грохотом.
В квартире повисла тишина, нарушаемая только тяжелым дыханием Димы. «Ну вот», — Лариса положила руку ему на плечо. «Теперь ты понимаешь?» Дима медленно кивнул.
«Да. Теперь понимаю». Он опустился на диван, закрыв лицо руками. «Боже, как я мог не видеть этого раньше. Как я мог не понимать, что она… что она просто использует меня». «Потому что она твоя мать», — Лариса села рядом. «И ты любишь ее. И хочешь верить, что она желает тебе добра».
«А теперь…» Дима поднял на нее красные от усталости глаза. «Что теперь?» «Мы остались без денег, без еды, с мертвым холодильником и с матерью, которая от меня отреклась». «Блестящий план, ничего не скажешь». Лариса вздохнула и достала телефон. «Теперь…» Она набрала номер. «Привет, мама. Да, случилось. Это… сработало. Нет, все нормально. Ты можешь завтра вернуть мне деньги. Да. Спасибо. Люблю тебя». Она отключила телефон и повернулась к ошеломленному Диме. «Завтра мы получим деньги обратно. Купим продукты, закажем новый холодильник. И начнем жить по-новому». «Твоя мама…» — Дима не находил слов. «Все это время… она не собиралась в Дубай?» «Нет», — Лариса покачала головой.
«Это был такой… наглядный урок. Для тебя. Чтобы ты понял, как выглядит наша жизнь со стороны».
«А если бы я не понял?» — тихо спросил Дима. «Если бы просто разозлился на тебя? Если бы ты просто ушел?» «Тогда», — Лариса глубоко вздохнула, — «мне пришлось бы принять, что наш брак не стоит борьбы. Что ты никогда не перестанешь быть маминым мальчиком. И что мне лучше уйти самой». Они молчали, глядя друг на друга в полумраке гостиной.
Где-то на кухне продолжал хрипеть умирающий холодильник, за окном шумел дождь, стучащий по карнизу, а в воздухе висело ощущение чего-то поворотного, необратимого. Словно их жизнь разделилась на «до» и «после», и сейчас они стояли точно на границе. «Я позвоню маме», — наконец сказал Дима.
«Завтра. Попробую объяснить. Возможно, она поймет».
Лариса сжала его руку. «Не рассчитывай на это. Людям вроде твоей мамы трудно признавать свои ошибки. Для нее это будет восприниматься как унижение, потеря контроля».
«Но я должен попытаться». Дима выглядел решительным. «Я должен объяснить, что люблю ее, но не могу больше так жить. Что мне нужна независимость».
«Хорошо», — Лариса кивнула. «Только помни: она будет использовать все средства, чтобы вернуть статус-кво. Слезы, угрозы, обвинения, шантаж. Будь к этому готов». «Я справлюсь», — Дима крепче сжал ее ладонь.
«Теперь справлюсь». В этот момент в кухне раздался громкий треск, затем щелчок, и дом погрузился во тьму: выбило пробки. Холодильник издал последний предсмертный вздох и замолчал навсегда…
«Черт», — пробормотал Дима, нащупывая телефон, чтобы включить фонарик. «Еще и это». «Символично, правда?» — Лариса невесело рассмеялась.
«Старая жизнь окончательно накрылась медным тазом». «Вместе с проводкой», — добавил Дима, и они оба рассмеялись, впервые за долгие дни этого странного, мучительного эксперимента. Утром следующего дня деньги от Ларисиной мамы действительно поступили на счет.
Взяв такси, они отправились в гипермаркет, где накупили продуктов на неделю вперед, а затем заехали в магазин бытовой техники и оформили заказ на доставку холодильника. Того самого «Боша», о котором мечтала Лариса. Вечером, сидя на кухне с чашками горячего чая и тарелками, полными нормальной еды, они составляли новый семейный бюджет.
Впервые за все время их брака — действительно семейный и действительно совместный. «Я позвонил начальнику», — сказал Дима, откусывая внушительный кусок бутерброда. «Взял отгул на завтра. Поеду к маме. Поговорю с ней лично».
Утро начиналось с тяжелых свинцовых туч, нависших над городом. Дима долго стоял у окна, наблюдая за каплями дождя, стекающими по стеклу, словно оттягивая неизбежное. Разговор с матерью предстоял тяжелый, и он не был уверен, что готов к нему. «Может, я поеду с тобой?» — Лариса протянула ему чашку с кофе, приготовленным из свежемолотых зерен.
Маленькая роскошь, которую они снова могли себе позволить. «Нет», — Дима покачал головой. «Это мой бой. Я должен справиться сам». Он отхлебнул кофе, чувствуя, как горячая жидкость проходит по горлу, согревая и придавая сил. Впервые за долгое время он ощущал удивительную ясность мысли.
Словно пелена, годами застилавшая глаза, внезапно спала. «Я планирую говорить с ней прямо», — сказал Дима, глядя в окно. «Никаких уступок, никаких компромиссов. Просто объяснить, что отныне мы сами распоряжаемся своими деньгами». Лариса сжала его руку. «Только будь готов к тому, что она воспримет это как объявление войны. Люди вроде твоей мамы не умеют проигрывать».
«Знаю», — Дима горько усмехнулся. «Но другого пути нет». Он надел куртку, сунул в карман ключи и сделал глубокий вдох.
«Пожелай мне удачи». «Удачи», — Лариса поцеловала его в щеку. «И помни: что бы ни случилось, ты уже победил самого главного врага — свой страх».
Анна Петровна открыла дверь после третьего звонка, словно намеренно заставляла сына мерзнуть на лестничной площадке. Ее лицо не выражало ничего, кроме холодной отчужденности. «Явился», — произнесла она вместо приветствия.
«Совесть замучила?» «Здравствуй, мама», — Дима спокойно вошел в квартиру. «Нам нужно поговорить».
«О чем тут говорить?» — Анна Петровна прошла в гостиную, эффектно опускаясь в кресло, будто на сцене играла драматическую роль. «Ты все сказал вчера. Выбрал эту женщину вместо родной матери»…
«Я никого не выбирал», — Дима остался стоять. «Я просто понял, что больше не могу жить так, как жил раньше. Не могу отдавать тебе половину того, что зарабатываю. У меня своя семья, свои обязательства». «Обязательства?» — Анна Петровна вскинула бровь. «Обязательства перед матерью, которая тебя вырастила, выучила, всю жизнь положила на тебя, — это ничего не значит?»
«Значит», — кивнул Дима. «Но не в том смысле, который ты вкладываешь. Я благодарен тебе за все, что ты для меня сделала. Но это не значит, что я должен финансово содержать тебя до конца жизни». «Вот как заговорил». Анна Петровна театрально всплеснула руками.
«Значит, коготок увяз — всей птичке пропасть? Женился, и мать побоку». «Перестань», — Дима устало потер переносицу. «Ты прекрасно знаешь, что это не так. Я звоню тебе каждый день, навещаю несколько раз в неделю, помогаю с ремонтом, с компьютером, с документами. Но финансово… финансово я больше не могу тебя поддерживать в том объеме, как раньше».
Анна Петровна резко поднялась с кресла. «Это она тебя настроила. Это твоя…» Она не договорила, словно не могла заставить себя произнести имя невестки. «С самого начала хотела оторвать тебя от матери. Настраивала против меня».
«Мама», — Дима говорил тихо, но твердо. «Лариса тут ни при чем. Это мое решение. Я слишком долго закрывал глаза на то, что происходит. На то, как ты манипулируешь мной, используя чувство вины и благодарности». «Что?» — Анна Петровна задохнулась от возмущения.
«Я? Манипулирую? Да как ты смеешь?» «Именно так», — Дима не отступал. «Каждый раз, когда у нас появляются деньги на что-то важное — холодильник, отпуск, ремонт, — у тебя внезапно возникает неотложная потребность в тех же самых деньгах. И каждый раз я поддавался. Отдавал тебе все, что ты требовала. Но теперь хватит». Анна Петровна опустилась обратно в кресло, прижав руку к груди.
«У меня сейчас сердце остановится от таких слов. Собственный сын». «Не надо этого, мама», — Дима покачал головой.
«Не надо драматизировать. С твоим сердцем все в порядке, ты проходила обследование в прошлом месяце». «Ты… ты чудовище». Глаза Анны Петровны наполнились слезами. «Я всю жизнь для тебя…» «Знаю», — Дима не дал ей договорить. «Но я не твоя собственность. И это не значит, что я обязан жертвовать своей семьей ради твоих запросов».
«Запросов?» — Анна Петровна вскочила, и слезы мгновенно высохли. «Ты называешь мою потребность в лечении запросами? Да я могу умереть без этого санатория!»
«Мама», — Дима вздохнул. «Зачем ты солгала насчет санатория? Я звонил в тот медицинский центр, который ты назвала. Там нет никакого инновационного курса лечения артрита за сто сорок тысяч. Вообще никакого курса нет».
Анна Петровна побледнела. «Ты проверял меня?» «Да», — твердо ответил Дима.
«И обнаружил, что ты солгала. Как солгала про операцию в прошлом году, про срочный ремонт крыши, про замену труб в ванной. Каждый раз, когда тебе нужны были деньги, ты придумывала какую-то экстренную ситуацию. И я верил. Каждый раз». Анна Петровна молчала, сжав губы в тонкую линию.
Ее лицо исказилось от гнева и унижения. «Я не буду это обсуждать», — наконец процедила она. «Ты пришел оскорблять меня в моем собственном доме? Прекрасно. Убирайся. И не возвращайся». «Мама», — Дима сделал шаг к ней.
«Я не хочу ссориться. Я просто хочу, чтобы между нами были нормальные, здоровые отношения. Не основанные на манипуляциях и вине».
«Убирайся». Анна Петровна указала на дверь дрожащей рукой. «Я отрекаюсь от тебя. Ты мне больше не сын. Слышишь? Не сын». Дима почувствовал, как его сердце сжалось от боли…
Несмотря на все понимание ситуации, где-то глубоко внутри он все еще оставался маленьким мальчиком, отчаянно жаждущим материнского одобрения и любви. «Хорошо», — тихо сказал он. «Я уйду. Но знай: моя дверь всегда открыта для тебя. Когда ты будешь готова к нормальному разговору, приходи. Только без манипуляций, без истерик, без требований денег».
«Вон!» — завизжала Анна Петровна, схватив с журнального столика вазу и замахнувшись. Дима молча развернулся и вышел из квартиры.
Ваза разбилась о закрывшуюся дверь, осыпая осколками коридор. Спускаясь по лестнице, он чувствовал странную смесь опустошения и облегчения. Словно сбросил с плеч многолетний груз, но одновременно потерял часть себя.
Всю жизнь отношения с матерью определяли его существование, формировали его личность. И теперь, порвав эту болезненную связь, он должен был заново определить, кто он такой. Выйдя из подъезда, Дима достал телефон.
«Лариса? Я еду домой. Да. Все кончено».
Холодильник доставили в субботу, ровно в полдень. Большой, блестящий «Бош» занял место старого «Минска», мгновенно преобразив кухню. Лариса не могла перестать открывать и закрывать его дверцу, наслаждаясь мягким шелестом резиновых уплотнителей и ровным, почти не слышным гудением.
«Красавец», — сказала она, поглаживая гладкую металлическую поверхность. «И тихий, как мышь». Дима молча кивнул, раскладывая продукты по полкам.
С момента разрыва с матерью прошло три дня, и он все еще был погружен в себя, словно пытался осмыслить произошедшее. «О чем думаешь?» — Лариса коснулась его плеча. «О том, что случилось», — Дима вздохнул.
«О маме. О нас. Обо всем». «Жалеешь?» Он помолчал, аккуратно расставляя бутылки с молоком и соком.
«Нет. Не жалею. Но мне больно».
«Конечно, больно», — Лариса обняла его со спины. «Она твоя мать. Как бы она ни поступала, ты все равно ее любишь».
«Знаешь, что самое странное?» — Дима повернулся к ней. «Я чувствую себя свободным. Впервые в жизни».
Словно сбросил кандалы, о существовании которых даже не подозревал. «Это и есть свобода», — Лариса улыбнулась. «Свобода быть собой. Принимать решения самостоятельно. Не оглядываться постоянно на чье-то одобрение». Они закончили разбирать продукты и сели за кухонный стол.
За окном шел тихий весенний дождь, умывая город после долгой зимы. «Она вернется», — вдруг сказал Дима. «Мама. Может, через неделю, может, через месяц. Но вернется. Она не умеет жить без контроля над моей жизнью».
«И что ты будешь делать?» «Говорить с ней. Твердо, но спокойно. Без уступок в главном», — Дима задумчиво посмотрел в окно….
«Я люблю ее и хочу, чтобы она была частью нашей жизни. Но на равных. Не как диктатор, а как… просто мама».
«А если она не примет новые правила?» «Тогда…» — Дима сжал руку Ларисы. «Тогда мы будем жить так, как решили. Без ее влияния. Я выбрал свой путь и не сверну с него». В этот момент раздался звонок в дверь. «Кто это?» — нахмурилась Лариса.
«Мы никого не ждем». Дима пожал плечами и пошел открывать. На пороге стояла Анна Петровна, с безупречной укладкой, в элегантном костюме и с большим пакетом в руках.
«Мама?» — Дима растерянно моргнул. «Что ты…» «Я пришла познакомиться с новым холодильником», — перебила его Анна Петровна, решительно шагая в прихожую.
«Раз уж вы потратили такие деньги, должна же я посмотреть, на что?» Ее тон был обычным — властным и немного снисходительным, будто никакой ссоры не было. Будто не она кричала три дня назад, что отрекается от сына. «Мама!» — Дима преградил ей путь.
«Мы не договаривались о встрече. И после того, что ты сказала…» «О, перестань!» — Анна Петровна отмахнулась. «Ты же знаешь, я погорячилась. В конце концов, я твоя мать. Я не могу от тебя отречься». Она попыталась протиснуться мимо него в комнату, но Дима не сдвинулся с места.
«Нет, мама. Так не пойдет. Мы не можем просто сделать вид, что ничего не произошло. Нам нужно серьезно поговорить». «О чем тут говорить?» — Анна Петровна пожала плечами. «Было недопонимание, оно разрешилось. Я все поняла. А теперь пропусти меня, я хочу увидеть этот знаменитый холодильник». Лариса наблюдала эту сцену из кухни, затаив дыхание.
Она видела, как напряглись плечи мужа, как дрожат его руки: ему все еще было трудно противостоять матери напрямую. «Мама!» — Дима глубоко вдохнул, собираясь с силами. «Я очень рад, что ты пришла. Правда, рад. Но я не могу пустить тебя просто так, без разговора. Нам нужно расставить точки над „i“. Установить новые правила». «Правила?» — Анна Петровна изобразила удивление. «Какие еще правила? Я твоя мать, а не какой-нибудь посторонний человек».
«Именно поэтому нам нужны правила», — твердо сказал Дима. «Четкие границы. И первое правило: никаких финансовых требований. Я больше не буду переводить тебе деньги ежемесячно». Лицо Анны Петровны исказилось. «Ты… ты отказываешься помогать родной матери?»
«Нет, мама. Я отказываюсь быть твоим банкоматом», — Дима говорил спокойно, но решительно. «Если тебе понадобится реальная помощь — с ремонтом, с переездом, с лечением, — я помогу. Но регулярных переводов больше не будет». «Это она тебя настроила». Анна Петровна ткнула пальцем в сторону Ларисы.
«Это… это… Лариса. Моя жена», — Дима выпрямился. «И нет, это целиком мое решение. Я сам пришел к этому выводу, когда понял, насколько нездоровыми стали наши отношения».
Анна Петровна побагровела. «Нездоровыми? Забота матери о сыне — это нездорово? Да что ты понимаешь?» «Мама», — Дима вздохнул. «Это не забота. Это контроль. Это манипуляция. И я больше не позволю тебе так поступать».
«Хорошо», — неожиданно спокойно сказала Анна Петровна. «Я поняла. Ты выбрал ее, а не меня. Что же, живите как знаете. Только не приходи ко мне, когда она тебя бросит. Я тебя предупреждала».
Она повернулась к выходу, но вдруг резко развернулась и бросила пакет, который держала в руках, на пол. «Это тебе», — сказала она дрожащим голосом. «На новоселье с новым холодильником. Пусть напоминает обо мне. Хотя, конечно, куда уж там, вы меня и так вычеркнули из своей жизни». Дверь за ней закрылась с тихим щелчком, без драматического хлопания, без криков.
И от этого стало почему-то еще тяжелее. Дима поднял пакет с пола. Внутри оказался небольшой керамический горшок с цветущей фиалкой, нежно-лиловой, с бархатистыми лепестками.
«Она помнит, что я люблю фиалки», — тихо сказал он, глядя на цветок. «Всегда помнила такие мелочи». Лариса подошла и обняла его. «Она любит тебя, Дима».
«По-своему, искаженно, но любит. И может быть, когда-нибудь она поймет, что настоящая любовь — это не контроль, а свобода». Дима поставил горшок с фиалкой на подоконник. «Может быть. Но я не буду ждать этого момента вечно. У нас своя жизнь, свои планы». «И что теперь?» «Теперь», — Дима улыбнулся впервые за долгие дни, — «теперь мы будем жить».
«Просто жить. Без оглядки, без вечного чувства вины. Как нормальная семья».
Он взял Ларису за руку и повел на кухню. «Кстати, о нормальной семье. Как насчет котлет? Я ужасно соскучился по твоим котлетам».
Лариса рассмеялась. «С удовольствием. Не по чьему-то требованию, а просто потому, что ты их любишь». Она достала из нового холодильника свежий фарш, яйца, лук — все необходимое для котлет.
А Дима открыл бутылку вина, наполнил два бокала и предложил тост: «За нашу свободу. И за новый холодильник — символ нашей независимости». Они чокнулись, и хрустальный звон бокалов словно поставил финальную точку в этой истории.
История о том, как одна решительная женщина, пустой холодильник и несколько пачек вермишели помогли мужчине вырваться из плена материнских манипуляций и наконец стать взрослым. За окном перестал идти дождь, и сквозь тучи пробился первый луч весеннего солнца, предвещая начало чего-то нового, светлого и настоящего.
